Альфа Центавра [СИ] - Владимир Буров

— Это вы мне или ему? — спросила Елена, и смерила Камергершу два раза с головы до ног и обратно.

— Разглядывает — значит боится, — сказала Ками.

— Бросьте, бросьте, миледи, я не Дартаньян, за меня драться не надо.

— Вы здесь довели людей до того, что они не только забыли, что не хотят быть генералами, но и:

— Не хотят.

— Не надо больших легенд, дама, они не хочут тока потому, что по определению:

— Белый Офисер не способен сражаться за Полосатых. Вы понимаете, что это значит? Думаю, бесполезно даже спрашивать, поэтому сама скажу. Это вырождение понимания двойственности этого мира. Все стали ослами.

Прибежал новый Помощник Начальника Колонии — как он сам себя называл, ибо Елена, когда он пришел наниматься на работу сказала:

— Никак не пойму, какую должность тебе дать? И он выдал:

— ДПНК — ибо Царицын — это уже Зона. Кого может привлечь Зона? Только потенциальных заключенных. Как сказал один парень про песню:

— Есть в саду ресторанчик приличный, Лёльке грустно и скучно одной:

— Вдруг подходит к ней парень приличный, парень в кепке и зуб золотой-й. — Или:

— Помню тебя перед боем в дыме разрывов гранат, платье твое голубое, голос, улыбочку, взгляд.

— И вы согласились?

— Да, ибо он сделал мне предложение, которое я приняла.

— Она с детства мечтала иметь своим мужем-любовником главу местной уркаганской мафии, — сказал Каменщик Вра. Все думали, что Камергерша возмутится развившимися за время осады Царицына мафиозными замашками народонаселения, но она только просто вздохнула:

— Везде уже так.

— Что? говори яснее, — рявкнула Елена.

— Знаете ли, дорогая синьора, привели осла. Многие рассмеялись, но не все. Врангель поднял свою усталую голову, подперев ее тыльной стороной ладони в подбородок, и промолвил:

— Этого не может быть, так как я здесь.

— Достукался, — только и сказала Камергерша, и присела поближе к костру, чтобы достать себе большую черную с рыжим печеную картошку, на которую смотрела если не давно, но уже:

— Некоторое время.

— Я захватил селедку кусочками, приготовленную на пару, — сказал посланец со стен крепости.

— Почему не засолили? — спросила Ками, пробуя ее.

— Нет времени, а тут пять-семь минут — и готово.

— Я люблю засоленную сырой.

— Я не могу ответить вам, как это принято в лучших домах Ландона:

— Да мне по барабану, что вы любите, — ибо знаю:

— Скоро вы преставитесь.

— Ты пропустил букву, — сказал Врангель.

— Нет.

— Да.

— Нет. Вра бросил в посланца головешкой, ибо слово:

— Преставитесь, — сильно отличается от его предшественника:

— Представитель. — Имелось в виду, что Камергерша скоро представится всему народу, как:

— Царица Царицына. — Хотя цариц этих потенциальных здесь было — скажем не в ту же строку — много. Как-то:

— Кали, Щепка, да и сам Врангель намеревался, но не судьба. — Хотя какая судьба? Задним умом — который находится в затылке, как дальнее зрение Платона — все понимали:

— Город каким-то образом тайно захвачен Герцогом Чемберленским. — По тайной партийной кличе:

— Вильям Фрай. Некоторые даже говорили, что это он:

— Сам себя запер в холодильник с колбасой и сыром, и другой высоко дефицитной гастрономией, чтобы явиться неожиданно повсюду, как Клара Цеткин и Роза Люксембург:

— Вместе Взятые.

— Адъютант проводите командующего на стену крепости.

— Я не адъютант, а командующий охраны Зоны.

— Имя? — рявкнул уже начавший обретать надежду Вра.

— Беня Крик!

— Я такого роста не помню.

— Мишка Япончик.

— Ты откуда взялся, предатель? — спросила и удивилась одновременно Камергерша.

— Я просто-напросто обменялся местами в Левой Задовым, по— семейному. Мне нравится, а ему уже надоело здесь крыс ловить.

— Каких крыс, что ты плетешь, мерзавец! — рявкнула Камер, и лапнула маузер в новой желтой немецкой кобуре, но:

— Иво не было. — Почему?

— Так она откуда явилась — не запылилась?

— Вот и видно, — констатировала Елена, что ты, может и командирша, но не местная. Хоть бы Кольт Сорок Пятого Калибра взяла с собой, а так тебе нечем будет ответить даже на дуэли.

— Тихо, тихо, — сказал Вра, — никаких дуэлей, запрещено еще моим указом до полной победы. Борьба, бокс — это да, можете, да и то не сейчас.

Глава 47

Командование армией принял Дыбенко. Но:

— Исполнительным Директором был Амер-Нази, им он себя и назвал, хотя многие знали только два слова в этом смысле:

— Комдив и Зампотылу.

— Это их объединяет, — пояснил новый-старый помощник Амера по неотложным вопросам Лева Задов. Махно тоже был здесь, и поздним вечером был встречен на берегу Сонькой, переодетой, впрочем — как они договорились — в галифе, френч и маузер вместе с биноклем Василия Ивановича. Так-то бы Махно все равно узнал эту Нику, свою первую жену, но кубанка на ее голове смутила. Смутила его разум, и он только сказал:

— Это ты?

— Смотря кого ты имеешь в виду.

— Даже не глядя могу сказать: ты шпионка. Хочешь я тебя сдам новому командующему Дыбенке? Он раздумывать не будет, сразу в расход.

— Ты не добавил:

— И знаешь почему?

— Почему?

— Потому что он практически находится в коме, а командует этой лавочкой Амер.

— Ты хочешь спросить, почему я не встал рядом с телом почти покойного Дыбенко? Отвечу: все равно рано или поздно припрется Коллонтай и он выберет ее, и как умирающий Людовик Тринадцатый опять воскреснет к жизни вечной. Увидишь, он еще поведет нас в атаку на Царицын.

— Попались! — кто-то чуть ли в самом воздухе, но невидимый рявкнул так и хлопнул в ладоши. И знаете почему?

— Зуб болит, свистеть не могу. Махно ахнул, а Сонька сдержала своё удивление и только сказала:

— Явилась — не запылилась. Это была Коллонтай. А то все думали, где она? Вот вышла на невидимый и неслышимый призыв любимого, и скорее всего, именно потому, что он был уже ни на что больше не способен, как только:

— Отдавать ей приказы, которые она хочет услышать.

И втроем они пришли в штаб армии, где в это время был небольшой банкет по случаю решающего наступления на Царицын. Выступал сам Амер-Нази:

— Никто не видел осла? Многие ничего не поняли, но вошедшая, как оракул с Альфы Центавра неузнанная Кали прорявкала:

— Они ищут соперников, чтобы их уничтожить до — или во время — наступления.

— Кто это? — спросил Ленька Пантелеев, сидевший в обнимку не только с Никой Ович, но и с Аги. Которые, как и Сонька в своем время были женами Махно. Он и Сонька Золотая Ручка пока что прятались за широкой спиной Коллонтай, как ее личные телохранители.

— Э Нью Моисей, — засмеялся Лева Задов, но не очень сильно, так как капитал свой, как Карл Маркс и Фридрих Энгельс таскал всегда с собой, на найдя даже в уме своем места:

— Где бы его так спрятать, чтобы даже сам не смог найти, если станут пытать:

— Ихгде он?

— Хорошо, — воскликнул Амер-Нази, — если вы Моисей предскажите нам что-нибудь, как царю Египетскому.

— Во-первых, ты сам сказал: ты и есть царь Египетский.

— Во-вторых?

— Во-вторых, здесь нет ни одного Настаящего Белого Офицера с Альфы Центавра. Амер-Нази хотел интуитивно прекратить это разоблачение, и захлопал в ладоши, как сивый мерин, ибо они у него было такие большие, как будто раньше этот Нази выступал клоуном в цирке. Но народ был любопытен, и кто-то из задних рядов провякал:

— Назовите, пожалуйста, имя, — и сел.

— Сел? — зло спросил Амер.

— Ась? — не расслышал тот с последнего ряда. Председатель погрозил ему пальцем и хотел сказать, что после победы:

— Сядешь по-настоящему, — он подумал: скорее всего, бессмысленно ему угрожать: засланный казачок. — Как паршиво работает контрразведка, Лева, ты где?

— Впереди, на белом коне, — ответил Лева, как будто был не прирожденным шпионом и контрразведчиком, а сами Василием Ивановичем Чапаевым. — Я задал ему вопрос, который он сможет переварить.

— Посмотрим — если нет, пойдешь в обоз.

— Зампотылу?

— Маркитанткой.

— Распи выехал уже на Эспи, и движется сюда. У Амера защемило сердце, но он не подал виду, а только схватился рукой за сердце, сел, и налил себе виски.

— Эни-боди! Налейте ему немного воды в виски, чтобы дожил до расстрела, — рявкнула Коллонтай.

— Кто это, милый? — спросила Аги, освободившаяся, из заграбастых лап Леньки Пантелеева, я теперь решила обрести надежду на привязанность к себе бывшего Главного Судьи Соревнований, которая при опасных обстоятельствах переходит в искреннюю любовь. И добавила:

— Ты вместе с ним сидел? Амер было дернулся, как подстреленный, но еще норовистый конь, но понял: